Страна простилась с Иосифом Кобзоном
Кобзон, конечно, был “шестидесятником”. Когда это было необходимо, он отдавал себя людям целиком. В Чернобыле он дал три двухчасовых сольника для каждой приходящей смены ликвидаторов – пока его баритон окончательно не “сел”.
В Афгане в 80-м пел для солдат по пять часов кряду, а когда уставал, то начинал рассказывать анекдоты. На Дубровке обвинял террористов, что они не уважают старших.
“Не боюсь я, ребята, ни ночи, ни дня, ни крутых кулаков, ни воды, ни огня…” – спел Кобзон еще в середине 60-х. Он и своей болезни не боялся – а боялся только, как сам говорил, “чего-то не допеть”. Став политиком и бизнесменом, Иосиф Кобзон не переставал быть артистом, романтиком, человеком, не боящимся эмоций – хоть и скрывал это за маской абсолютного спокойствия. Эмоции эти становились делами, о которых вспоминают десятки и сотни людей.
Воскресенье, 7 утра, но на перроне станции “Маяковская” уже люди с цветами и в черном, а у колонн Зала Чайковского – первые москвичи, пришедшие проститься с артистом. Хотя вот протоиерей Сергий ехал из Украины, из Елисаветграда – и ехал не на прощание, а за помощью, с письмом. О том, что Кобзона уже нет, батюшка узнал в поезде, но решил не возвращаться, а проститься.
Татьяне Ивановне с мужем Иосиф Давыдович 40 лет назад помог.
– Володя и Иосиф были знакомы по Москонцерту. Мы жили в коммуналке на Чистых, наш дом ломали – и нам опять дают коммуналку! Иосиф пошел за нас ругаться – да вы что, у людей вся жизнь впереди, а вы их… И нам дали квартиру!
Он своей болезни не боялся – а боялся, как сам говорил, “чего-то не допеть”
Над площадью звучат “Сережка ольховая”, “А у нас во дворе”, “Там за горизонтом”, люди в очереди говорят друг с другом о том, кто поет эти песни, как о родном, наперебой, многие со слезами на глазах.
– Впервые услышал этот голос лет 20 назад, еще на медицинском учился, – у Василия в руках большой букет пурпурных роз. – И сразу он меня притянул – а уж когда я увидел, каков Кобзон на сцене, как он смотрит на тебя, улыбаясь, когда поет мою любимую “Берегите друзей”…
Кобзон пел в это утро и из динамиков в Большом зале Чайковского. Рядом с укрытым флагом России гробом уложили на подушечках награды певца и депутата. Под ними – из цветов сплетенное слово “Дедуле”.
На сцене, в зале, среди нас – Владимир Винокур, Павел Буре, Сергей Мазаев, Татьяна Тарасова, Геннадий Хазанов, Надежда Бабкина, Алексей Леонов, Александр Ширвиндт, Владимир Минин, депутаты, дипломаты, генералы… Кто-то говорит у микрофона, едва сдерживая слезы, но большинство молчит, слушая Левона Оганезова, тихо играющего на сцене “Ноктюрн” и “Где-то далеко”.
– Мы часто не успеваем говорить друг другу теплые слова, – говорил со сцены Виктор Елисеев, худрук и дирижер Академического ансамбля песни и пляски войск национальной гвардии. – А я успел ему сказать – поблагодарить за его уроки, за его душевную щедрость, за наши путешествия. Мы ведь с ним куда ни приедем – его везде знают, что за Уралом, что в Донецке. А если неделю с ним не видимся и вдруг сталкиваемся за сценой, так сразу: “Генерал, ну, что новое пишем?” Предлагаю не плакать, а просто помнить.
Александр Журбин, композитор:
– Мы много работали с ним в студии, и он всегда был на высшем уровне профессии: если были замечания – он к ним прислушивался, никогда не строил из себя суперзвезду.
И еще он был мастер застолий, мастер веселить людей, знал тысячу анекдотов. Помню, за кулисами собрался народ вокруг Кобзона: он какой-то анекдот в своем стиле, совершенно неподражаемом, рассказывает. Позвали на сцену, он пошел, вместо двух положенных песен спел, как всегда, пять-шесть, вернулся к нам и с того же места продолжил анекдот. Для него общаться с людьми было не менее важно, чем петь.
Андрей Васянин. RG.RU